Сергею Шитову* сейчас 50 лет, он живет в Хабаровске и работает психотерапевтом: индивидуально и ведет группы для мужчин. В первый раз он попал на мужскую группу в 37 лет — тогда он совсем ничего не знал о психологии, все участники группы были значительно старше него, но он отчетливо помнит, как впервые за много лет почувствовал: «У других мужчин тоже проблемы как у меня. Значит, это не я какой-то неправильный».
Шитов с детства тянулся в мужское общество, которого не хватало: в детсаду воспитатели-женщины, в школе — женщины. В 14 лет Сергей пошел работать на завод, потом в автосервис, «работяги получали больше, чем инженеры, и учебу я завалил». Он убежден, что нахождение среди взрослых ответственных мужчин на заводе спасло его от наркомании, которая была распространена среди сверстников, «из тех людей очень мало сегодня живых».
Уже под 40, когда Шитов стал ходить на группы, он решил, что сам хочет стать психотерапевтом и непременно вести мужские группы — место, где можно наконец разобраться в себе и отношениях с другим.
Конкуренция
В таких группах участники сидят в кругу и разговаривают друг с другом о своих проблемах и отношениях, а остальная жизнь остается вовне. И именно здесь можно наконец расслабиться и перестать конкурировать друг с другом, делить что-то.
«Неважно, кто богаче или круче — мы тут все сидим и разговариваем. В такие моменты возникает вопрос: а как мы можем строить отношения без конкуренции за ресурсы, без выяснения, кто выше по статусу? — рассуждает гештальт-терапевт Антон Громов. — И мы обнаруживаем, что уважаем друг друга не за статус, а за то, что кто-то умеет удачно пошутить, а кто-то вовремя промолчать. Порой мужики впервые задумываются, что не обязательно карабкаться наверх, возможно, мне вполне комфортно в своем городе, на своей должности, я могу не бороться вечно за что-то лучшее. Это дает огромное облегчение».
Установки социума, например, что мужчина должен хорошо зарабатывать, поднимают много разговоров о стыде и чувстве собственной несостоятельности у мужчин в терапии. «Бывает так, — рассказывает Андрей Иноземцев, — что сидит один участник группы и долго себя ругает, что он такой неудачник, мало зарабатывает. А другой его спросит: сколько зарабатываешь? — 300 тысяч! — А я 150 и отлично себя чувствую!». Так на группе этот мужчина обнаруживает, что он в порядке, но у него прочно в голове сидят слова мамы про отца «семью прокормить не может!».
Одна из тем, на которую мужчинам часто неловко говорить при женщинах или с ними — отношения с родителями. «Если мужчина жалуется на маму, то он не очень привлекательный самец. Женщины могут смотреть на него как на ребенка, а этого не хочется. Жаловаться легче среди мужчин», — считает Антон Громов.
В практике Иноземцева так же часто возникает обсуждение проблем с родителями, особенно с отцами, которых не было или они не обращали внимание на сына: «Взрослые мужчины с детства носят в себе чувство, что я для отца не существую. И тогда я как мужчина не существую, потому что именно отец приводит мальчика в мужской мир, это не может сделать мать. Мужчины вырастают и не знают: а какой я в мужском мире? Они говорят, что как будто никакой, пустое место. Или еще хуже: или трус, или тряпка, или лентяй, или дурак, как мама или бабушка описывали отца, который ушел из семьи или стал алкоголиком. И тогда мужская терапевтическая группа может стать местом, где мужчина получит признание других мужчин и своего рода инициацию».
Работа со стыдом часто облегчает жизнь. Иноземцев вспоминает, как однажды участник группы, очень стыдясь и испытывая неловкость рассказал, что много лет у него с женой нет проникающего секса, и ожидал, что мужчины его застыдят и засмеют. Но все отозвались сочувствием и сожалением.
Слабость
Психологи отмечают, что на мужских группах возможно то, что труднодоступно мужчинам в обычной жизни: получить сочувствие от другого мужчины. Если для женщин привычнее прийти к подругам и как следует пожаловаться, поплакать и получить поддержку, то мужчины чаще поддерживают друг друга не в горестях, а в успехах. Мужчины хлопают друг друга по плечу, выражая уважение, но очень редко получают дружеские объятия, когда чувствуют себя слабыми и проигравшими.
«У нас в России вообще дефицит телесного контакта даже в мужско-женских парах. — Говорит Иноземцев. — А для объятия мужчин требуются какие-то особые условия и разрешение. На группах бывает один спрашивает: «Хочу тебя обнять, ты как?», — «Ну давай», и вот они встанут обнимутся».
«Гендерное воспитание играет большую роль. — считает психолог Антон Громов. — Принято, что девочек нужно оберегать, утешать, заботиться. А к мальчикам — по-спартански, мотивировать, чтоб справлялся, преодолевал себя. И когда потом уже взрослого мужчину жалеют, он чувствует себя ничтожным. Переживает себя бессильным и беспомощным, и эти чувства уничтожают его. Поэтому взрослые мужчины всеми силами делают вид, что справляются, а свою уязвимость никому не показывают, относятся к ней пренебрежительно, засмеивают. И это воспроизводится через поколения».
Рассказывая о том, как живут современные мужчины, Громов ссылается на историю страны. Потеря миллионов мужчин в прошлом веке, в том числе во время Второй Мировой войны изменила гендерные роли в обществе. Из-за отсутствия мужчин на тяжелые работы к заводским станкам вышли женщины, а мужчин стали беречь и ничего от них не требовать: «плохонький, но свой», «не пьет, не бьет, чего еще надо?». Мальчики росли без отца или с отсутствующим отцом, вырастая без хорошего примера мужчины и обнаруживая, что от них ничего хорошего не ждут.
Последние десятилетия, считает гештальт-терапевт Антон Громов, новые поколения мужчин отрицают прошлый образ слабого беспомощного застыженного мужчины и стремятся быть полной противоположностью: сильным, все преодолевающим, презирающим свою слабость и не замечающим свои ограничения.
И это поддерживается патриархальной системой отношений, где мужчина должен обеспечивать семью и много зарабатывать. К нему предъявляется очень много требований и ожиданий, добавляет Громов: «Обратная сторона в том, что если я не допускаю уязвимости и слабости в себе, то запрещаю ее другим. Если я жестоко и негуманно обращаюсь с собой, то это дает мне моральное право быть таким же жестким и строгим к другим. И отсюда исходит жестокость к женщинам и детям, и к миру в целом».
Бессилие
Психотерапевт Андрей Иноземцев рассказывает, что существует три способа справляться со сложными чувствами и с ощущением «мне плохо».
Первый — это соматизация чувств. Когда человек игнорирует и подавляет свои переживания, не дает себе позлиться, поплакать, отгоревать и в полной мере испытать все чувства, они уходят в тело и проявляются физиологически: от ощущения скованности до панических атак или нервных расстройств.
Второй способ избавиться от тяжелых чувств — выпустить напряжение наружу через рискованное поведение или употребление веществ. Нередко мужчины во время личного кризиса начинают много выпивать или заниматься опасным спортом, чтобы произошел выброс адреналина и жизнь вернула свои краски, занимаются беспорядочным сексом или с головой уходят в работу, чтобы игнорировать ощущение пустоты и отсутствия смысла жизни. Мужской трудоголизм одобряется и поощряется в обществе и семье, поэтому часто за ним трудно разглядеть, что мужчина давно живет в подавленном состоянии.
Третий и самый лучший способ, по словам психотерапевта, это разобраться, из каких чувств состоит мое «плохо», после чего полноценно прожить эти чувства, и дальше попытаться понять, о каких нереализованных потребностях и желаниях эти чувства сообщают. Чего мне не хватает в моей жизни? Что я хочу от себя, от работы, от семьи, и не получаю? И в конце концов: нравится ли мне моя жизнь, этого ли я хотел?
Психотерапевт из Москвы Виктор Ныряев*, который стал учиться на психотерапевта после 50 лет и сейчас, в возрасте под 60, ведет мужские группы и работает с мужчинами в индивидуальной терапии, говорит, что в терапию можно попасть двумя путями. Из любопытства или от отчаяния: «Терапия — это всегда неизвестное, незнакомое. Когда мы приходим в терапию, мы не знаем, что мы там найдем и часто даже не знаем, зачем пришли. Но нас толкает любопытство к себе: а как я живу? Как я устроен? Как еще я могу жить? Но у российских мужиков старше 50 нет сил на любопытство. Они уставшие и замученные, особенно в регионах. У них глаза потухшие, интереса к жизни нет».
Другой путь в терапию — бессилие перед внешним миром. Когда человек чувствует, что не справляется с жизнью и от этого ему плохо. И тогда он идет к психологу за помощью: «Помогите мне, я больше не могу». Но здесь, замечает Ныряев, мужчины старшего возраста из постсоветских стран не могут признаться не только другим, но и себе, что они перестали справляться.
«Ведь чувство бессилия тщательно притупляется — оно так забито стыдом и отсутствием рефлексии, что просто не получается обнаружить свое отчаяние и обратиться за помощью».
Самый частый путь в психотерапию для российских мужчин старше 50 лет — через лечение алкогольной зависимости, когда мужчина попадает в реабилитационный центр, и там начинает ходить к психологу, утверждает Ныряев. Второй по популярности — это болезни. «Приходит и говорит, что высокое давление или что стал много пить, — добавляет Андрей Иноземцев. — Хорошо, если при этом человек понимает: стал пить, чтобы что-то не чувствовать. И тогда мужчина говорит: “Не хочу чувствовать какие-то плохие чувства”. И мы начинаем разбираться: что это за чувства — злость? отвращение? зависть? нежность? И о чем они ему сообщают».
Психолог Антон Громов добавляет, что один из частых поводов обращения мужчин к психологу — это требование его партнерши, чтобы он пошел на терапию:
««Мне сказали, что мне нужно к психологу» — такой фразы я никогда не слышал от женщин, но многократно слышал от мужчин. Мужчины гордятся тем, что не обращаются за помощью. Это звучит так: я достаточно ответственен, чтобы не приносить свои проблемы кому-то еще, я сам с ними разбираюсь».
Страх
Война и мобилизация обострила в российском обществе разность социальных ролей мужчин и женщин, считает Андрей Иноземцев. Когда началась мобилизация в 2022 году часть мужской московской группы уехала за границу. Сейчас на мужских группах тема мобилизации не поднимается, но звучат сомнения уезжать в эмиграцию или не уезжать. «Тема страха смерти на войне не звучит, но на мужской группе невозможно сказать «Я не боюсь попасть на войну» — никто не поверит. Все понимают, что мы все боимся. Это он жене будет рассказывать, что ему не страшно. А на группе мы будем сидеть и говорить, что страшно идти через подворотню. И все будут говорить: «И мне тоже страшно». На группе сложно что-то засмеять, сложно от каких-то чувств спрятаться, потому что остановят и скажут прямо и честно».
Иноземцев считает, что: «Мужики вообще друг друга боятся. И это хорошо, иначе мы друг друга поубивали уже. Мальчишки дерутся, взрослые мужчины дерутся редко, потому что это приведет к серьезным травмам. И это хороший страх, он нас останавливает».
На вопрос, чего боятся мужчины, Иноземцев отвечает, что на мужских группах, в отличие от смешанных групп, говорят в том числе о страхе мужской сексуальной несостоятельности: «Это базовый страх, что член не встанет. Когда я хочу, но не могу. На мужских группах эта тема не табуирована и о ней уже не так стыдятся говорить, как раньше. Если говорить о страхах, которые есть и у женщин, то мужчины боятся не справиться со своей ролью в семье, быть плохим отцом или плохим мужем. Боятся и душевной близости в отношениях».
На мужских группах, добавляет психотерапевт, видно, как мужчины боятся приблизиться друг к другу и от этого сближения испытать какие-то чувства: «Мужчины боятся быть затронутыми историями друг друга. Когда в группе один участник слушает других и оказывается, что он чувствует нежность, грусть, — он этого пугается, испытывает неловкость и страх. Страшно заплакать от переизбытка чувств, страшно показаться чувствительным, как будто это делает тебя слабым».
На группе был парень с позитивным мышлением, который совсем не замечал свою грусть, горе или какое-то подавленное настроение, вспоминает психолог: «Он все время проскакивал, мол, че грустить? поехали дальше, все нормально будет! А ему мужики: да подожди, тут беда! А он вообще не может к этому прикоснуться. А через несколько месяцев он стал рассказывать про как болеет близкий родственник, и стал по-настоящему грустить. Так и получается в групповой терапии: он пришел одним, а ушел другим с группы. То есть это не терапия в группе, а терапия группой».
*Имена изменены по просьбе героев
